Solter
СОЛО НА МИНСКОЙ
Автор: Solter
Бета: Fremde mit Ubel
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Повседневность, POV
Предупреждения: смерть второстепенного персонажа
Размер: планируется Миди
Часть 5.
Поутру я проснулся с больной головой и неприятной слабостью во всем теле, но, не обращая на это внимание, поднялся и, приведя себя в порядок, зашел к соседке, понимая, что без нее мне все равно не справиться. В воскресенье, когда государственные учреждения не работали, я не мог выполнить все данные ею указания, и это глубоко в душе заставляло вздыхать с облегчением. Что ни говори, мне было тяжело и страшно, даже несмотря на помощь соседки я считал, что остался совершенно один – Вика трубку не поднимала, хотя я звонил ей и утром, и в обед...Поутру я проснулся с больной головой и неприятной слабостью во всем теле, но, не обращая на это внимание, поднялся и, приведя себя в порядок, зашел к соседке, понимая, что без нее мне все равно не справиться. В воскресенье, когда государственные учреждения не работали, я не мог выполнить все данные ею указания, и это глубоко в душе заставляло вздыхать с облегчением. Что ни говори, мне было тяжело и страшно, даже несмотря на помощь соседки я считал, что остался совершенно один – Вика трубку не поднимала, хотя я звонил ей и утром, и в обед.
Тётя Галя, видя, что я нахожусь почти в невменяемом состоянии, взяла на себя практически все обязанности по организации похорон, но мне все равно досталось самое тяжелое – позвонить родственникам и приятелям мамы. Их было незначительное количество, некоторых номеров я вообще не нашел ни в записных книжках, ни в памяти телефона, и в итоге нужно было всего лишь сделать десять-двенадцать звонков.
Я подолгу сидел над телефонной трубкой, медленно-медленно набирая каждую цифру в номерах, потом с замиранием сердца ждал, слушая длинные сигналы, малодушно молясь, чтобы никого не оказалось дома. Но мне не везло, и приходилось выдавливать из себя заранее заготовленные фразы, слушать смущенные и слегка испуганные соболезнования… они меня не трогали. Я благодарил, отключался, брался за следующий номер, словно за неприятную обязанность, надоевшую работу.
Мамина двоюродная сестра, жившая в соседнем городе, расплакалась прямо в трубку, стоило только объяснить ей, в чем дело. Я, растерянный и не знающий, что делать, пытался утешить ее, успокоить, и одновременно удивлялся тому, почему я сам не плакал, ни вчера утром, когда ехал в морг, ни вечером, когда остался один, ни сейчас, когда я, оповещая родственников, словно подводил под маминой жизнью итоговую черту.
Была половина четвертого, а у меня все еще оставалось два телефонных номера – университетская подруга мамы и ее первый муж, не взявший трубку пару часов назад – когда мобильник в моих руках зазвонил, выведя меня из задумчивости.
Некоторое время я просто смотрел на вспыхнувший экран, ощущал пальцами вибрацию, по буквам читал имя «Вацлав» на мониторе. Три тридцать. Он наверняка не дождался меня возле Филармонии, я ведь так и не перезвонил, не отменил встречу…
Экран гаснет, вибрация прекращается, я откидываю телефон в сторону, на кровать, и только после этого меня накрывает. Словно в мозгу рушится твердая и толстая стена, отделявшая сознание от внешнего мира, и окружающая действительность валится на меня скопом, придавливая, ударяя наотмашь. Мамы нет и не будет никогда больше. Не стало ее поддержки, незримого присутствия, ощущаемого даже там, в Канаде, не получится услышать ее голос, прикоснуться к ней, заглянуть в глаза. Словно часть жизни раскаленным ножом отрезали – случилось это вчера, а болеть начало только сейчас.
Я не понимал тогда, силясь унять судорожные рыдания, что жалею самого себя, а даже если бы и понимал – ничего бы не изменилось. Мне было до тошноты плохо, по-детски хотелось ощутить чью-то поддержку, почувствовать кого-то рядом, и больше всего я мечтал, чтобы этим «кем-то» была именно моя мать.
Похоже, штормило меня тогда довольно долго, потому что солнце почти опустилось за горизонт, когда я понял, что уже не сам – соседка сидела рядом, гладила мою руку и пододвигала чашку с чаем. Вторая такая же стояла на столике рядом, и я понял, что выпита она тоже мной.
- Ну ничего, родной, ничего, - спокойным и слегка усталым, успокаивающим, голосом говорила тётя Галя. – Мама твоя уже в лучшем мире, вот проводим ее как следует, и болеть не так сильно будет. Они и оттуда на нас смотрят, всегда с нами…
Мне, будто маленькому ребенку, хотелось отмахнуться от ее слов, приходилось усилием воли заставлять себя успокаиваться, кивать, верить. Таблетка какого-то успокоительного, покладисто врученного мне соседкой, подействовала минут через пятнадцать, я заверил женщину, что теперь-то все в порядке и вновь остался один. По оставшимся двум номерам лучше позвонить завтра, потому что голос все еще дрожит, выдавая волнение.
Утром приехала Вика. Я встал рано, снились невнятные кошмары, и сидел на кухне, изо всех сил пытаясь не скатиться в истерику снова, на всякий случай вспоминая, где лежат те таблетки, когда раздался звонок в дверь. Ей, оказывается, о случившемся сообщил наш общий знакомый, чьей матери я лично звонил накануне.
- Родной, прости меня, - чуть не плача, Вика сразу кинулась мне на шею, извинялась сбивчиво, гладила по волосам дрожащими пальцами, так откровенно и неподдельно выражая эмоции, что я чуть и сам не сорвался.
С ее появлением мне стало легче, пускай где-то глубоко внутри все еще жил противный червячок обиды на Вику, оставившую меня один на один с бедой именно тогда, когда поддержка была нужна больше всего. Но сейчас девушка наверстывала упущенное, помогала мне, готовила еду, потому что у меня руки опускались при одной только мысли об этом, советовалась с соседкой, звонила туда, куда я не мог или не успевал.
Благодаря ей и, конечно, тёте Гале, похороны прошли нормально. Соблюдение всех мелочей в этом ритуале контролировала Вика, когда надо шептала мне на ухо, что нужно сказать или сделать, многое делала сама, почти взяв в свои руки руководство. Когда все это закончилось, я почувствовал к ней огромной силы благодарность, но было и то, что испугало меня – казалось, любви к девушке я больше не испытываю. Дружеская привязанность, нужда в ком-то, кому можно доверять, но не любовь.
Задумываться я не стал, решив, что слишком сильно еще потрясение, потому неприятные мысли просто откинул в сторону, стараясь привести свою жизнь в порядок.
А Вика, думаю, все прекрасно понимала. Я часто замечал на себе ее испытующие взгляды, видел краем глаза грустные улыбки, сжатые пальцы, расстроенный самую малость тон голоса. Но разговор начинать она тоже не спешила, и мы ходили на кладбище каждый день, убирали квартиру, выбрасывая старую мебель, чистили посуду, мыли окна, в общем, готовились выставить жилплощадь на продажу. При этом я ночевал тут, она же каждый вечер уезжала на квартиру к подруге, возвращаясь около десяти утра.
Я не мог разобраться в себе. Мысли стаями голодных хищников одолевали голову, кромсали сознание, утягивая в разные стороны, но ничего конкретного так и не удалось добиться. Понимал, что с Викой пока жить не смогу, не знал, как будет дальше, не хотел даже представлять это, но в душе уже жило осознание – это конец наших отношений. И дело не в том, что она ушла в тот вечер из дома и не брала трубку, когда я звонил. Что-то поменялось во мне самом, и жить по-старому уже не выйдет.
- Дим, - она подошла неслышно, положила руку на плечо. – Я подумала, что в этой квартире вдвоем мы жить не сможем, а Кристина уже намекает, что пора от нее съезжать. Давай я вернусь в Канаду, дому ведь тоже нужна хозяйская рука. А ты, как только закончишь тут дела, сразу тоже полетишь.
- Хорошо, - я согласно кивнул, мысленно радуясь тому, что наши с ней желания совпадают. Возможно, когда Вики не будет рядом, я окончательно определюсь, а пока пускай хотя бы ей будет комфортно и спокойно. – Забронировать тебе билет?
- Да, на пятницу.
Я сделал это сразу же, чтобы не откладывать в долгий ящик. Попросил связаться с моим начальником в ресторане, предупредить, что отпуск затягивается, и что я вернусь, как только смогу. Провожая Вику в аэропорт, молчал, так же, как и она, и на прощание поцеловал – в щеку, по-дружески.
Думаю, после этого она поняла все в точности, но обиды, злости или гнева на ее лице я не видел, за что и был благодарен.
Итак, я снова остался один, но на этот раз одиночество не тяготило, а словно стало моим спутником. Конечно, я продолжал общаться с приятелями, они, зная о моих трудностях, часто приезжали, звали на пиво или шашлыки, стараясь всячески отвлечь меня от негативных мыслей. За это время я понял, насколько они у меня классные – мои друзья – и пожалел, что не ценил их в достаточной мере раньше. Но лучше поздно, чем никогда, поэтому сейчас я с удовольствием посвящал им свое время, а иногда и силы, когда готовил что-то специально к их приезду.
Потом со мной начало происходить странное. Я тогда не замечал ничего, а вот от приятелей не укрылась моя отстраненность, некоторая растерянность или неловкость, словно я витал где-то в облаках.
- Друг, ты точно в порядке? – спросил Вовка, в последний момент перехватывая мою руку с бутылкой уксуса, занесенную над сковородой. – Мы хотим поесть, а не отравиться.
- О черт, - я виновато улыбнулся, хватая постное масло и щедро сдабривая им раскаленную сковороду. – Задумался просто.
- И про что мысли?
- Да так, - пожав плечами, я сосредоточил внимание на мясе, почти сразу забывая, о чем же я таком думал, что чуть не лоханулся, опозорившись перед друзьями. – Передай мне соль.
- Дим, - он вложил мне в руку нераспечатанную пачку соли и, пока я с ней справлялся, пошел на абордаж, - тебе нужно найти цель в жизни. Я так понял, к Вике ты возвращаться не будешь, а, значит, и в Канаду ехать тебе не обязательно…
- Я думал над этим, - не слишком вникая, ответил я.
- Найди себе кого-нибудь, отвлечешься, - дружески хлопнув меня по плечу, посоветовал Вовка. – Секс вообще во многом помогает.
Тогда я отшутился и отправил друга в комнату, чтобы не мешал, но его слова попали в нужную извилину моего мозга, переключив там что-то незаметное, но очень и очень существенное. Ночью, когда друзья разъехались по домам, а я остался один, я впервые серьезно взялся анализировать свою личную жизнь.
Сразу вспомнился Вацлав, после того раза больше мне не звонивший. Конечно, глупо рассчитывать на то, чтобы завести отношения с ним – все-таки известный человек, я против него никто, обычный парень, один из многих. Но наше общение оборвалось так резко и некрасиво, что просто забыть об этом не удавалось.
Кроме того, я помнил, как здорово было после разговора с ним, какой эмоциональный подъем я ощущал, и, казалось, сейчас это именно то, что мне нужно для обретения равновесия. Просто поговорить, увидеть, как он улыбается мне, послушать его музыку…
Абстрактное желание рассказать Вацлаву обо всем произошедшем появилось чуть позже и было таким сильным, что я еле дождался утра, схватил телефон и набрал его номер, который так и не удалил из памяти. Но этот абонент, как сказал автоматический голос в трубке, не обслуживался – наверное, карточку саксофонист просто выбросил, когда уезжал из Киева, вряд ли ведь он оставался бы здесь так долго.
Огорчившись, я не сдался, полез в интернет, с трудом вспомнив его фамилию – Залесский. Личного сайта у него не оказалось, но довольно быстро удалось найти информацию про выступления, ведь кроме больших концертов и фестивалей, как оказалось, Вацлав нередко выступал в клубах на тематических вечерах.
Бронируя авиабилет в Варшаву, я ощущал себя авантюристом, отчаянным храбрецом, ведь ехал в незнакомый город, совершенно один, одолеваемый призрачными надеждами и твердой уверенностью – это нельзя. Каждый человек должен делать в жизни опрометчивые шаги, идти на риск, перешагивать через несколько ступенек, иначе он никогда не поднимется вверх. И я ощущал, что выбор верный, что еду я в любом случае не зря.
Выходя из самолета в чужой стране, я ощущал себя вставшим на верный путь. Не передать словами, что поднималось внутри, волна каких эмоций и ощущений это была. Словно я выздоровел после долгой и тяжелой болезни, словно вдохнул свежего горного воздуха после пары лет, проведенных в подземелье. Прохожие, видя мое чудесное настроение, улыбались невольно, и мне от этого становилось еще лучше и еще легче.
Впрочем, когда я обосновался в отеле и добрался до того клуба, где планировалось выступление Вацлава, я начал нервничать, переживать и беспокоиться. Словно на свидание шел, то и дело поправлял костюм и галстук, теребил шуршащую обертку специально купленного букета и думал – узнает меня или нет?.. Столик, который я забронировал за бешеные деньги, находился под самой сценой, так что не заметить меня у Вацлава не получится при всем желании. А если вдруг – то я не зря купил цветы, выйду на сцену и подарю ему.
Главное – не волноваться. Взять себя в руки. Успокоиться.
С началом долго тянули. Ко мне за столик подсели две милые девушки, ничего не понимающие на русском и очень плохо говорившие на английском. Я заказал себе виски, чтобы расслабиться, потом с безразличием подумал, что имеющиеся у меня финансы грозят скоро закончиться, значит, тем более нужно решить все сегодня и думать о работе.
Он появился на сцене спустя полчаса. Сперва силуэт, подсвеченный прожектором, потом, когда он ступил пару шагов вперед, я смог наконец рассмотреть лицо. Пожалуй, Вацлав не изменился, но я жадно вглядывался в него, словно видел впервые, любовался блестящими волосами, свободно падающими на плечи, впитывал в себя мельчайшие его движения – пальцы, скользящие по саксофону, почти неразличимые пожатия плечами.
Сказать по правде, музыку я почти не слушал. Так, играл саксофон на фоне моих мыслей, как звуковое сопровождение к эротической сцене в фильме – да, в голове я уже раздевал его, покрывал поцелуями шею и плечи, а он выгибался под моими руками, дышал тяжело и смотрел заворожено.
Музыка плавно оборвалась, раздались первые аплодисменты, и наши с Вацлавом взгляды наконец пересеклись. Выражение его лица не изменилось, но по тому, насколько долго он на меня смотрел, я понял, что узнан. Но не получил от него ни единой улыбки, никакого намека на то, что он рад меня видеть, словно он тут же забыл обо мне, отдавшись новой мелодии.
А закончив, он поклонился залу и ушел так быстро, что с цветами опоздал не только я, но и несколько других почитателей, растерянно топтавшихся возле сцены.
Мне не удалось пробиться за кулисы, не удалось поговорить с охраной, потому что их языка я не понимал, но настроение не испортилось ни на грамм. Наоборот, теперь, после этого зрительного контакта, длившегося всего секунд пять, не больше, я твердо убедился – это именно то, что нужно.
Цель ясна, а со средствами я уж как-нибудь разберусь.
@темы: Моя работа: Проза, Соло на Минской