Solter
КОД ДОСТУПА
Автор: Solter
Бета: Сэвориан Эммиарш, Deserett
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Мистика, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: Насилие, Нецензурная лексика, Мэри Сью (Марти Стью)
Размер: планируется Макси
Часть 21.
Не слишком просторная комната вмещала в себя раскладной диван, низкий журнальный столик, широкую плазму, которую можно было использовать как компьютер, и низкий открытый шкаф всего на три полки. Поначалу Эш думал, что это все, но чуть позже обнаружил встроенный в стену одежный шкаф, а в конце дня Дирк зачем-то приволок два стула, черный и бежевый — мягкие, без спинок. И все равно комната продолжала выглядеть странно: во-первых, здесь не было окон, а вместо них на стене висели электронные картины, светящиеся неоном, если их включить — полная безвкусица, раздражающие красный и желтый цвета...Не слишком просторная комната вмещала в себя раскладной диван, низкий журнальный столик, широкую плазму, которую можно было использовать как компьютер, и низкий открытый шкаф всего на три полки. Поначалу Эш думал, что это все, но чуть позже обнаружил встроенный в стену одежный шкаф, а в конце дня Дирк зачем-то приволок два стула, черный и бежевый — мягкие, без спинок. И все равно комната продолжала выглядеть странно: во-первых, здесь не было окон, а вместо них на стене висели электронные картины, светящиеся неоном, если их включить — полная безвкусица, раздражающие красный и желтый цвета. Во-вторых, пол комнаты был отделан лакированной доской и весь состоял из продольных полос, точно так же, как и потолок, и потому казалось, что он слишком низкий, давящий на голову. Но все это было еще только половиной беды: другая половина крылась в том, что у комнаты не было двери. Ее и не могло быть, потому что одна стена полностью отсутствовала, так что комната выливалась дощатым полом прямо в коридор, по которому, пускай и не часто, проходили незнакомые люди.
Это место было базой Дирка. Он так и звал его — «база» или «центр», хотя у здания и имелось официальное название, проходящее по всем бумагам. Эштону иногда было интересно, какое именно, но особенно на этой информации он не настаивал — наверняка что-то вроде института органической химии или еще чего-нибудь, настолько же расплывчатого и безликого. Эш попал сюда безо всяких проблем: стоило только признаться Дирку, что уезжать некуда, как он сам предложил это место. Никто не задавал вопросов, потребовалась всего пара часов, чтобы Миллер смог поселиться в этой комнате, и теперь ему было немного смешно — Амбер пришлось приложить так много усилий, чтобы выяснить, где эта «база» находится, а ему хватило одной фразы и потерянного взгляда.
Амбер…
Со вчерашнего дня Эштон остался совсем без связи, в том числе без связи с ней. Телефон Дирк лично отвез к Эрц-Сайро и бросил в водопад, на интернет поставил пароль, хотя Эш и без того был ответственным и не стал бы никуда выходить. Нельзя было также связываться с Эриком и Саймоном — со всем внешним миром вообще, так что жизнь Эша сузилась до размеров одной не слишком приятной комнаты, полной пустых пивных банок, журналов и канцелярии. Дирк по-прежнему жил тут же, и он же оставался единственным, с кем Эш все еще мог поговорить.
Но Амбер…
Эш хорошо представлял ее повседневный быт, ее саму, сидящую в своей странной квартире на чердаке многоэтажного здания, за закрытой на несколько замков дверью. Представлял, как она пытается связаться с ним, но не может — телефон молчит, дом пуст, друзья недоуменно разводят руками: вроде бы только на днях общались, а где он теперь?.. Тяжело было поверить, что эта девушка, которую Эш знал так давно и так хорошо, могла оказаться вовсе не той, за кого себя выдавала. Слишком сильно Эш любил ее, слишком безоглядно готов был верить, и поэтому заранее представлял, как будет перед ней извиняться за всю эту глупую проверку.
— Это жестоко, — говорил он Дирку, когда тот возвращался и не торопился сбежать куда-то вновь. — Так поступать с ней. Она ведь совсем одна осталась.
— Это необходимо, — всякий раз терпеливо отвечал мужчина. — Ты знаешь, что поставлено на кон.
Он не находил в себе сил возражать, ведь мысли постоянно перескакивали с Амбер, которой, может быть, и не так уж нехорошо, на Саймона, которому совсем скоро должно было стать плохо. Вот уж по кому он на самом деле скучал, зная, как много мог бы ему дать. Объяснить те изменения, которые начинают происходить в организме, дать понять, как жить с ними: Эш уже проходил через это, Ева и Амбер помогали ему, а Саймон остался один на один с проблемами, ему на поддержку с чьей-нибудь стороны рассчитывать не приходится. Эрик не оставит его, у него доброе сердце, но что Эрик вообще может обо всем этом знать?
Тут-то он и вспомнил про Алессу Стивенс. Даже странным казалось, что мысль о ней пришла в голову только через несколько дней терзающих сомнений — и Эш тут же принялся настаивать на том, чтобы Дирк свел этих двоих: как-никак Саймон — родственник Алессы, пускай и в жизни ее не видел, и она не будет против поделиться с ним подробностями. Даже наоборот. Кто знает, может быть, Саймон заменит для нее пропавшего сына, а если даже и нет, то хотя бы Миллеру не придется так сильно за него беспокоиться.
Хорошо бы можно было не беспокоиться и ни о чем другом.
***
Его дни проходили в безделье. Он ни с кем не общался, хотя выпадали шансы, и говорил по вечерам только с Дирком, который стал наведываться в свое «жилище» много чаще с тех пор, как тут поселился Эштон. Это льстило вниманию парня, заставляло вспомнить, как когда-то Дирк обещал беречь его от всего на свете. Слова эти прозвучали впервые еще до того, как Эш коснулся Механизма, и когда Дирк в самом деле имел возможность нести за него ответственность. То были хорошие и яркие дни, когда за спиной можно было чувствовать друга, а не потенциального врага, и когда между ними не было практически никаких тайн. Эш уже забыл, каково это — быть самим собой, не скрывать ничего и не следить за тем, что вылетает изо рта, и потому иногда оставался чересчур молчаливым или скрытным, пока не вспоминал, что теперь-то Дирку о нем известно почти все.
За этим «почти» не было ничего настоящего. Лишь мысли о том, что если бы можно было все изменить — Эш незамедлительно воспользовался бы таким шансом. Например, уничтожил бы Механизм лично, как только тот попал ему в руки, или отдал бы его Дирку. Теперь, когда с Механизмом было покончено, Эш не мог найти более-менее веской причины того, почему он так рьяно ограждал от Дирка эту тайну, когда много лучше было воспользоваться его помощью, которую он буквально навязывал.
Запоздалое прозрение и такое же запоздалое раскаяние стали неизменными спутниками Эша, и они изводили его, как прежде изводил Механизм своим тлетворным влиянием.
«Мне нужен психолог», — думалось ему, и он кривил рот в ухмылке, зная, что никакому даже самому дипломированному профессионалу не удастся сковырнуть тот пласт убежденности и чувства вины, за который Миллер обеими руками держался. Так что приходилось разбираться в себе самостоятельно и иногда разговаривать об этом с Дирком — благо, что времени у Эша было достаточно, равно как и желания у Дирка.
Тот будто собрался начать что-то заново. Словно было что начинать; и Эша донельзя смешило участливое внимание Дирка, его попытки завести не просто праздную беседу, но настоящий диалог. Иногда получалось — все-таки Эштону нужен был хороший собеседник, и у Дирка этой характеристики было не отнять.
— Ты же не рассчитываешь, что все будет в порядке? — спрашивал у него Миллер ни с того ни с сего, когда за пару секунд до этого они разговаривали о гастрольном туре Йоны, за которой Дирк следил по просьбам Эша. — Когда и если это закончится, ну, когда мы узнаем, что там с Амбер… Я не могу об этом думать. Амбер ни в чем не виновата, она убьет тебя за то, что ты обвинял ее в предательстве. Так что если ты будешь мертв, то можешь даже не отвечать на мой вопрос.
— Не думаю, что сидя здесь, мы можем разложить по полочкам все наше будущее, — Дирк был ангельски терпеливым, пускай ему и хотелось грохнуть как следует по столу кулаком и прекратить толочь воду в ступе. — Хочешь, чтобы я построил тебе мифический план на следующий год-два? В паре вариантов — положительный исход и исход отрицательный? Тебе заняться, Миллер, нечем?
— Нечем.
— Так и говори. Эрик предлагал передать тебе паззл на семь тысяч частей. Как в воду глядел, знал, что ты тут маешься.
— Не знал, что вы с ним продолжаете общаться, — с оттенком ревности протянул Эш. — Это разве не рискованно и так далее?
— Мы редко и по делу, — отмахнулся Дирк. — Я за всем слежу, можешь не беспокоиться. План слишком простой, чтобы его завалить.
— И слишком зависим от людей, — проворчал Эштон, закрывая глаза. — Про человеческий фактор слыхал когда-то? Они там не такие биороботы, как ты, они и эмоциям иной раз поддаться могут.
— Еще одно слово на эту тему, и я решу, будто ты ноешь, — припечатал Дирк, так что Миллер возмущенно затих, а потом, через три минуты, за которые его возмущение успело рассосаться, продолжил разговор о Йоне с того же места, где прервался.
Ожидание для него действительно было мучительным, но он несправедливо считал, будто остальным сколько-нибудь легче.
***
Между тем никому не было легко.
Эрику приходилось играть беспокойство за без следа исчезнувшего друга, и с этой задачей он легко справлялся, потому что и впрямь беспокоился. Он-то думал, что обделен актерским талантом, а вышло так, что и талант тот не понадобился — он же действительно не знал, где Эштон и что с ним, и мог разве что довольствоваться скупыми и редкими комментариями Дирка: «он в порядке». Они не особенно утешали и вселяли уверенность, а обсудить этот вопрос Эрик ни с кем не мог: Саймон ни с того ни с сего перестал появляться в поле зрения, а больше никого и не было.
Ему довелось несладко: ноша, которую он сам взвалил себе на плечи, была слишком обременительной, Эрик внутренне понимал, что такие дела и близко не для него. Теперь-то он уже осознавал — все предупреждения Миллера не лезть в его дела были полностью обоснованными. Глупая человеческая натура, дурацкое любопытство! Заварил, а теперь приходится расхлебывать, и все оказалось не настолько интересным, как Эрик себе навыдумывал, но менять что-либо было поздно. Он только и мог, что играть роль до конца, а потом признаться перед всеми, что больше не хочет ни в чем участвовать.
Мысленно Эрик не раз благодарил судьбу за то, что его не постигла участь Саймона, и это было единственной мыслью, которая по-настоящему его согревала. И вместе с тем он чувствовал себя плохо, ужасающе плохо — кто же он такой? Слабый и бесхарактерный человек, которому досталось самое малое из возможного, а он все равно ноет о том, что не справляется? Подвернись случай, и Эрик с легкостью перебросил бы свое пустяковое бремя на чью-то чужую спину, забыл бы и Эштона, и Дирка, и Амбер — всю эту компанию. Занялся собой — учебой, к примеру. Или нашел бы девушку. Или раскрыл какой-нибудь таящийся в нем талант. Целая жизнь еще впереди, своя собственная, к чему Эрику чужие тайны? Как жаль, что он не понимал этого раньше.
И вместе с тем Эрик пытался держаться. Неизвестно было, когда это все закончится, но до того момента он не имеет права кого-либо подвести, и потому когда к нему впервые обратилась Амбер, откуда-то достав его телефонный номер, он ответил:
— Вообще-то я тоже давно его ищу. Он не бывает дома, кажется — я сначала думал, что он просто не хочет открывать, но там постоянно лаял пёс. У тебя нет ключа? Мне жаль собаку…
За этими словами, которым научил его Дирк, должно было скрываться в подтексте что-то вроде «проверь, не умер ли он там», и до этой мысли, как планировалось, Амбер должна добраться сама. Именно так и получилось: вечером того же дня Эрик встретился с ней у дома Эштона, и они вместе вошли в квартиру. Голодный Бигль — кормить его было нельзя ради правдоподобности легенды — встретил их у порога каскадом гавков и визгов, на полу в гостиной тут и там обнаруживались его «подарки», и по всему можно было понять: Эштон не появлялся тут минимум неделю. В действительности времени прошло больше, и план, как Эрику казалось, хорошо работает, но в присутствии Амбер, которая неизвестно на что была способна, он старался даже не думать об этом.
Задумался потом, когда Амбер забрала Бигля к себе и ушла, а Эрик остался возле хорошо знакомого ему дома в одиночестве. Он думал о том, что Дирк довольно жесток в своем стремлении к цели, но пока что все его усилия оправдывали себя. Амбер, уверенная, что по-прежнему в курсе всех событий, не собиралась скрывать своего беспокойства от Эрика, и беспокойство это было искренним. Касалось оно Эштона или ее самой — уже другой вопрос, понять ответ на который Эрик не мог.
Один раз, через неделю после этого визита, Эрик решился позвонить Саймону, хотя разговаривать друг с другом им было не о чем. Тот отвечал неохотно, сказал, что он в полном порядке, хотя даже по голосу ощущалось, что это не так, и на предложение заехать к нему ответил решительным отказом. Несколько минут после этой беседы, пока Эрик еще держал телефон в руках, он испытывал настойчивое желание отправиться к Райту без приглашения — он ведь знал, по какому адресу тот живет, но порыв добрых намерений пропал, стоило только напомнить самому себе: они даже не приятели. Просто люди, волею обстоятельств вынужденные переживать похожие вещи.
Впрочем, похожие ли?
Саймон, раздумывая над своим состоянием, не мог даже предположить, чтобы в целом мире кто-то, кроме него, мог это испытывать. Было все и сразу: головокружение, появлявшееся безо всяких причин, пляшущие точки перед глазами, дрожащие пальцы, неспособные удержать никакую вещь в ладони. Резкая пронзающая боль в районе легких, тяжелый кашель, слабеющие колени. Ну чисто старик на прогулке — так вскоре начало казаться Саймону, хотя все эти симптомы были проходящими. Они могли разом навалиться на него, лишая сил и сознания, а могли вдруг неожиданно отступить, давая парню почувствовать себя почти таким же здоровым и полным сил, каким он помнил себя всегда.
Разобраться в этом Саймон даже не пытался. Он знал — точнее, верил словам Дирка, — что в дальнейшем все обернется много хуже, что он будет испытывать почти не прекращающуюся головную боль, спасаться от которой придется таблетками, что зрение его испортится и предметы начнут расплываться сначала вдалеке, потом и вблизи. Что сознание его будет удерживаться в теле благодаря все более зыбким связям, и однажды он уже не сможет предотвращать таблетками обмороки и вспышки боли. Но все это произойдет с ним еще не скоро. Не в ближайшие месяцы, по крайней мере.
Однажды Дирк спросил его, не жалеет ли он о том, что сделал. Ответ, казалось бы, очевиден, но это был именно тот момент, когда Саймон ощущал себя отвратительно и искренне ненавидел половину мира, а другую половину столь же искренне презирал. Потому ответ его получился невнятным и расплывчатым:
— Хорошо, если у меня получилось что-нибудь изменить. А теперь отъебись, слышь.
Дирк ничего не ответил, но взял на заметку то, что это не было лживое «не жалею».
Меньше всего было известно об Амбер. Точнее, информации о ней было как раз достаточно: люди, работавшие с Дирком, в том числе и Саманта, наблюдали за ней круглосуточно, но издалека. Их задачей было просто смотреть и замечать изменения, и корень проблемы крылся в том, что никаких изменений не было. Не было неделю, две, три, потом месяц и еще один — тягучие, вязкие дни, похожие одни на другой, как две капли кленового сиропа.
Терпение понемногу начинало сдавать: Эштон периодически испытывал слабые приступы клаустрофобии, сомневаясь, что за стенами его «тюрьмы» вообще есть какой-то мир и другие люди; Эрик начинал не на шутку нервничать и при каждом удобном случае заявлял об этом; Саймон чувствовал себя все хуже, хотя находил пока что в себе силы молчать и не подавать вида… ну и сам Дирк, которому казалось, что он и вправду превратился в того самого робота, которым Миллер постоянно его звал. Он умел ждать, но даже его терпение начало давать трещины, и однажды он наконец решил:
— Пожалуй, через недельку можно будет ей сказать.
***
Последняя эта неделя тянулась особенно тяжело — для Эштона, конечно, ведь Саймону вообще не полагалось ни о чем знать, а Эрика решено было предупредить в самый последний момент, чтобы его реальное потрясение и нервы сыграли в плюс актерскому мастерству. Казалось, что даже секундные стрелки на часах замедлились, сговорившись довести следящего за ними Эша до исступления. Почему было не поторопиться, зачем эта последняя неделя? Они выжидали уже очень долго — ему казалось, что даже чересчур — и лишние семь дней не в силах уже ничего изменить.
— Надеюсь, Амбер не возьмется читать его мысли, — Эштон разговаривал с самим собой, перебирая варианты будущего, к которому он сам до поры не сможет иметь отношения. — Тогда все зря.
— Этого она не умеет.
— Ой, да умеет!
— Если только хорошо подготовится заранее. А она к этому не готовится, можешь быть уверен, — Дирк похлопал его по плечу, но даже не посмотрел на лицо. — Скорее всего она помчится к Эрц-Сайро, чтобы глянуть, что там.
— А там — ничего, — Эш криво усмехнулся.
— А там — полицейское оцепление и память о разговоре, который был там между тобой и Эриком. Не забыл еще? По нашей легенде ты приехал туда один и сразу же прыгнул. Все произошло очень быстро, да и ты был под таблетками, потому от этого на месте ничего не осталось для нее. А вот разговор ваш она сумеет подсмотреть, если только постарается.
— Умно, — нехотя согласился Эш, в подробностях вспоминая, как лично делился планами с Эриком о том, что сиганет вниз в водопад, когда для этого наступит время. Да и с Амбер они однажды об этом говорили… хорошенько напившись перед этим.
— Так что и не тревожься. Я обо всем позабочусь.
Из груди Эштона вырвался огорченный вздох. Он чувствовал, что мог бы позаботиться и сам, если бы дело не касалось его лучшей подруги, девушки, которую он всем сердцем любил. Но из-за своих эмоций он вынужден был оставаться в стороне — больше всего хотелось защитить Амбер от злых языков, доказать, что ни в чем она не виновата. До сих пор, даже по прошествии стольких дней, стоило только подумать, что ее обвиняют в убийстве Евы, как Эша прошивало молнией злости — как кто-то вообще посмел предположить!.. Сделать такой вывод из ничего! Ох уж он заставит их всех извиняться перед ней, когда это закончится.
И только в душе, втайне от самого себя, позволяя редкие и тонкие намеки, зрело сомнение: не все, мол, так просто. Нет ведь дыма без огня, и если дымок пошел, значит, что-то не так с его источником.
Вскоре думать об этом, по тысяче раз подряд пережевывая одни и те же мысли и выводы, Эштону надоело, так что он заставил себя переключиться — к примеру, на Дирка. Дирк постоянно был рядом, словно другой работы для него не находилось: порой он отлучался, чтобы координировать группу наблюдателей, следящих за каждым шагом Амбер и Эрика, а все остальное время проводил с Эштоном. То есть в одной с ним комнате — либо газету читал, либо рассматривал какие-то чертежи на журнальном столике, либо приносил несколько паков баночного пива и умудрялся за ночь все их уничтожить без последствий для организма.
Такое поведение было нормальным, почти привычным, если бы не одно «но» — Дирк не обращал на Миллера никакого особого внимания. Эш раздумывал об этом с отстраненным, больше научным интересом, сопоставляя то, как Дирк вел себя, когда они впервые за пару лет встретились на улице города, и то, что было перед его глазами сейчас. Будто два разных человека — один себя тщательно сдерживал, но при этом горел внутри, и каждый взгляд его опалял лицо, заставляя если не краснеть, то стискивать зубы до еле слышного скрипа, а другой, на вид такой же, строил из себя бескорыстного приятеля, ничего, кроме пива и праздной болтовни не имеющего в виду.
Это положение дел устраивало Эштона, сам он отлично чувствовал, что находится в том состоянии, когда скорее даст Дирку по яйцам, если тот вдруг к нему полезет, чем отреагирует как-нибудь иначе, но вместе с тем любопытство на этот счет было почти женским и выражалось пространным вопросом: «Что же не так?» В другое время Эш отбросил бы эти мысли, но теперь он за них цеплялся, лишь бы не думать ни о чем другом. Был же где-то ответ: может быть, Дирк понял, что ждать от Миллера лояльности все равно бесполезно, или же нашел себе кого-нибудь понормальнее, что было не сложно, или… Вереница из повторяющихся «или» так и стояла у Эша перед глазами, когда он лениво щелкал телевизионные каналы, не находя ничего интересного, и то и дело скашивал взгляд на Дирка, на его выбритые почти под ноль виски и короткий ежик волос на макушке.
— Красивый? — Дирк будто прочел его мысли и обернулся, однако смутить Эша ему не удалось.
— Прямо как медведь, — пожатие плеч вышло коротким, расслабленным, и никакой фразы следом за этой констатацией так и не последовало.
Увы, но оба понимали, что пока что говорить им не о чем.
***
— А что ты будешь делать, когда она поинтересуется телом?
— Что?
— Телом, Дирк! — Эш аж привстал в кресле. Сегодня был тот самый день, день, которого он со все возрастающим нетерпением ждал несколько последних месяцев. И мысль о теле, о трупе, почему-то посетила его лишь теперь. — Она ведь спросит! Его должны были найти, значит, будут похороны и все такое! Мы об этом не подумали!
— А я подумал. Копы скажут, что проводится вскрытие. Потом с Амбер свяжусь я и сообщу, что тело твое у нас, мы с ним разбираемся. Можем прислать в доказательство твое ухо, — он осклабился, но ненадолго. — Какое-то время она будет этому верить, а потом в любом из вариантов ей станет уже не до того. Либо начнет активно изображать умирающую со всеми последствиями, либо же обнаружит, что ничего не чувствует.
— И начнет задавать вопросы, — закончил за него Эш и нахмурился. — Значит, это еще не конец, ждать придется дальше.
— Потерпи уж, — благожелательно улыбнулся Дирк. — Нам всем совсем немного осталось.
— Пусть Эрик сегодня же расскажет, как все прошло.
Интуиция самого Эштона глухо молчала. То ли вопрос был в слишком тонких связях, которых касалось это дело, то ли «база» защищена чем-то надежным, но никакое шестое чувство не могло подсказать Миллеру, что происходит с его друзьями. Он никогда раньше не чувствовал себя таким оторванным от мира, и даже Дирк, по закону времени обязанный стать ему лучшим другом хотя бы теперь, казался кем-то далеким и малознакомым.
А под конец дня он и вовсе куда-то смылся, наверняка собирать отчеты со своей команды, и Эштон с преогромным трудом дождался его возвращения, вовсю разыгрывая спокойствие:
— Ну и… что говорит?
— Все ожидаемо. Не поверила, влепила Эрику пощечину, обозвала мудаком и сволочью, потом требовала подробностей. Парень чуть не обосрался, говорю тебе, — Дирк пересказывал с какой-то смешинкой, не выглядел серьезным ни на мгновение. — Потом совсем вышла из себя, выгнала какую-то тёлку из автомобиля и поехала к водопаду.
— А там?.. — попытался поторопить его Миллер. — Там что? Или еще едет?
— Да нет, приехала уже давно. Увидела оцепление, сорвала всю желтую ленту, чуть сама вниз с обрыва не сорвалась. Отыскала нашего полицейского внизу и требовала ответов.
— Это на нее похоже, — Эш испустил вздох облегчения. — Она действительно зла и обижена. Дирк, она не играет.
— Не стал бы это утверждать. Она хотела дать нашему копу в нос, но он перехватил ее руку и отвел. Ты знаешь Амбер, с ней бы такая штука никогда не получилась. Прикидывается слабой.
— Прикидывается?! Ее новость о моей смерти из равновесия выбила! А ты говоришь — прикидывается!
— Говорю то, что своими глазами видел, — отрезал Дирк. — Раз уж для нее это такой стресс: мы можем просто ждать. Пройдет неделька…
— Опять неделя!
-…и всё станет спокойнее. Тогда и увидим, что из себя будет представлять потерявшая лучшего друга Амбер.
— Сволочь ты, — буквально выплюнул Миллер. — Для тебя люди — все равно что образцы под изучение. Все наши эмоции, чувства, поступки — ничего больше, чем материал к анализу, да? Ненавижу…
— Кончай с этим, Эш. Тебе и самому ясно, что здесь все не так чисто. Если бы ты был уверен в своей Амбер на все сто — разве согласился бы на эти эксперименты?
Эштон потрясенно замолчал; ему не нашлось что ответить на слова, против которых никакой защиты придумано не было.
Молчал он и на следующий день, и спустя неделю. То есть обходился несколькими словами за день, короткими, ничего не выражающими — все разом вновь навалилось на него: несправедливое обхождение с Амбер, вынужденный страдать ни за что Саймон, и он сам, без дела убивающий время внутри здоровенной чужой будки и под постоянным присмотром.
Порой это доводило его до белого каления, и он уже мечтал о том, чтобы хоть что-нибудь произошло — пусть уже Амбер начнет догадываться, что он жив, или пускай будет притворяться умирающей, как Дирк и предсказывал, но только не тишина и покой, которые здесь уже осточертели. Эш знал, что сейчас, в так называемые тяжелые для всех друзей Эштона времена, рядом с Амбер постоянно кто-то находится: в основном Эрик, но еще и Йона, день назад прервавшая свое турне и прилетевшая сюда, и Саманта, которую вроде как никто не звал. Все эти люди нужны были для того, чтобы у Амбер не было вариантов: ее поведение должно было выражаться так или иначе, ведь когда она находилась совсем одна — ничего по ней было не понять.
— Уверен, что никто из них себя не выдаст?
— Никто из них и не знает правды. Только Эрик, а Йона с Самантой и впрямь уверены, что ты мертв.
— Саманту это наверняка обрадовало…
— Если и так, по ней не ясно. А насчет Эрика можешь не волноваться. Все они уверены, что ему ничего не известно, потому что… да кто он, спрашивается, такой? — Дирк развел руками, самым натуральным образом демонстрируя удивление. — Приятель из университета, вот и все. Отличную кандидатуру мы выбрали.
— А еще ты, — напомнил Эш. — Ты тоже с ними общаешься.
В его голосе теперь звучала зависть к тому, что Дирк мог спокойно выйти из этого места никого не спрашивая, а Миллеру запрещалось спускаться даже на один этаж вниз.
— И то, что я вижу, меня не радует. Йона спрашивает у Амбер, как та себя чувствует, и она в ответ уже начинает лгать: то голова в затылке болит, то перед глазами кружится…
— Это эффект плацебо.
— Это Амбер, Эш. Тебе ли не знать, насколько она сильна. И ты думаешь, при этом она может поддаться какому-то плацебо? Смешно.
— Вот и нет.
Голос Эштона потух — Дирк снова был прав. Пора было уже взглянуть правде прямо в лицо, и Миллер сделал это, почти не удивившись, когда через несколько дней Дирк осторожно принес новость: Амбер сослалась на болезнь и перестала выходить на связь, заперевшись в своей квартире.
— Есть еще кое-что, — Дирк перебил Эша прежде, чем тот успел найти логичное обоснование этому. — Номер ее авиабилета появился в системах, послезавтра вылет.
Дирк замолчал, и Эштона накрыло непроглядной тишиной, в которой он не слышал даже звуков собственного дыхания. Сколько бы он ни готовился к любому исходу заранее, но это заставило его ощутить себя не в своей тарелке. Сомнения и бесконечные «я не верю» по-прежнему бились о борта его сознания, но больше Эш старался не давать им ходу — не было для него ничего хуже, чем неоправданная надежда.
Наконец, когда прошло по меньшей мере две минуты тягостного молчания, Эштон медленно проговорил:
— Я хотел бы встретиться с ней сам.
@темы: Код доступа, Моя работа: Проза
-
-
25.03.2016 в 15:27