Solter
Работа на Фикбуке
Комментарий переводчика:
В оригинале текст называется "Never Again (At Least I Tried)", что в русском переводе звучало бы как "Никогда больше (по крайней мере я пытался)", однако мне это не очень понравилось.
Автор также приводит альтернативное название: "The Five Times Jim and Sherlock Fuck, and the One Time They Have Sex", которое понравилось мне больше, и потому я интерпретировал его перевод так, чтобы на русском звучало приятнее.
***
Жанры, предупреждения - авторские. Рейтинг поставил я.
Оригинал.
*
Важно: Я делаю художественный перевод. Не дословный. Делаю так, чтобы звучало красиво и читать было интересно. Любителям переводов "слово в слово" это может не понравиться, но что поделать)
В первый раз это происходит из любопытства. Или это то, в чем я пытаюсь себя убедить...
В первый раз это происходит из любопытства.
Или это то, в чем я пытаюсь себя убедить.
Вначале я даже не уверен насчет того, что делать с этой ухмылкой на его лице, несмотря на то, что я видел ее уже много раз. Однако когда она появляется у других, это вызывает отвращение. Отвратительно, что некоторые думают обо мне до уровня этой ухмылки, видя только тень того, кем я являюсь на самом деле. Независимо от обстоятельств, я против этих людей. Этих заурядных людишек с их заурядными ухмылками.
Как бы там ни было, а Шерлок умудрился подкупить меня. Вероятно, из-за того, что в нем чувствовалось желание, когда он указывал пистолетом на мое лицо. Казалось, будто мы оба разделяем одно и то же опасное и извращенное увлечение. Вот только это было чем-то большим.
— Никто никогда не добирался до меня, — тоже усмехаюсь, — и никто никогда не доберется.
И я выгляжу почти… обиженным, печальным во время этого заявления. Это оказалось неожиданным — должно быть, тело вновь предает меня.
— Я добрался, — напоминает Шерлок, обозначая свое положение; похоже что он разглядел мой момент слабости и собирается им воспользоваться.
Заявление звучит вполне утешающе. То есть, звучало бы, если бы его не произносил мой самый заклятый враг. И пока он так вызывающе стоит напротив, я раскрываю ему страшную тайну:
— Ты подошел ближе всех.
Он может не уловить настоящей сути, но это правда; он ближе кого-либо другого, кому я когда-то позволял подойти. Да и «позволял» тут — слишком сильное слово, ведь он сделал это без разрешения.
— Теперь ты стоишь у меня на пути.
Но мне это нравится. Я провел всю свою жизнь, выстраивая стены. Целые крепости. И я потратил почти столько же времени на то, чтобы убить все, что жило за их пределами. Все мои чувства, эмоции которые я ощущаю, я усиливаю стократно и швыряю в мир, а потому никто не воспринимает их всерьез. Они считают, что реальность — это театральная постановка, а постановка — это реальность. Все, кроме Шерлока.
Однако Шерлок подыгрывает мне. Даже превозносит перед миром, позволяя своему брату поверить в то, что я до мозга костей криминальный военачальник, о котором свидетельствует моя репутация. Но сам детектив уверен в другом. Потому когда я приглашаю его в свой автомобиль, чтобы вернуться в квартиру, он только усмехается. Мне хочется сбить эту самодовольную ухмылку с его лица, но я просто не могу не любить ее, ведь это та усмешка, которая свидетельствует, насколько он мне доверяет.
Ему не стоит этого делать, но он доверяет. Это похоже на то доверие, которое я испытываю к нему: будто мы никогда не сможем предать друг друга. Я дал ему кроссовки Карла Пауэрса, свидетельство моего вероломства, и он не проявил никаких сантиментов. Он совершает сомнительные или даже морально неправильные вещи лишь для того, чтобы играть в мою игру, а я позволяю всем считать, будто это из-за причуд его характера.
Но сам я уверен в другом. Он такой же темный, как и я, а может и еще хуже с философской точки зрения, ведь у него нет причин таким быть. В отличие от меня. Ему не платят — а мне да. Он вырос в роскоши. С родителями. А во время их отсутствия — с братом, который любил его и заботился о нем ничуть не меньше. У меня ничего подобного не было, но почему-то мы почувствовали себя родственными душами с самого начала.
Мы добираемся до моей квартиры. Не разговариваем — нам это просто не нужно. Чаще всего слова между нами лишние, и возникают только потому, что мы скрываем ответы внутри себя так глубоко, что сила нашей дедукции не в силах вытащить их на поверхность. Или ради кого-нибудь другого, если он имеет какое-нибудь значение. То, что между нами, нельзя назвать телепатией, но это так близко к ней, что вряд ли человечество получит что-нибудь большее.
Наши губы встречаются в темноте. Мы оставляем на полу след из одежды благодаря блуждающим по телам рукам, а сами едва ли не автоматически движемся к спальне.
Это невероятно. Это идеально. Это все, чем, как я полагал, секс должен быть, и даже гораздо большее. Поэты и подростки в унисон твердят, как великолепна физическая близость, но это было намного, намного лучше. Истинная встреча разумов, всепоглощающее удовольствие простирающееся так далеко, чтобы ударить по каждому аспекту нашего взаимного притяжения.
Это высшее наслаждение. И оно никогда не повторится.
Второй раз получается диким и унизительным.
Теперь он знал адрес и потому просто вошел в мою квартиру. Спустя примерно месяц после первого раза, безо всякого предупреждения, с таким выражением лица, словно чего-то ждал. Будь на его месте кто угодно другой, я выстрелил бы ему в ногу, чтобы наказать за это высокомерие. Бесцеремонный ублюдок, но… мне это нравится. Я не даю ни единого намека, но мне нестерпимо хочется улыбаться. В голове я прокручивал нашу последнюю встречу около тысячи раз, и это всё в тот же день — к сожалению, ведь я хотел смаковать это гораздо дольше. Беречь воспоминания, сохранить их для самых тревожных ночей, так чтобы даже мои собственные бесконтрольные эмоции не могли уничтожить их.
Но воспоминание не утратило ни капли своего блеска. Его призыв оставался необычайно свежим у меня в голове, ни разу не показался обыденным и приевшимся, лишенным искусных деталей. Мы не разговаривали об этом и никогда не стремились к повторению. В нём не было никакой необходимости — или это я так думал.
Когда я наконец возвращаюсь к настоящему моменту, он уже тянется за поцелуем, но я слишком отстранен от этого и опасаюсь, что он уже чересчур ко мне привязан. Нет, допустить такого я просто не могу.
В тот же момент я инстинктивно отталкиваю его (как физически, так и мысленно), а пальцы начинают неуклюже возиться с ремнем на его брюках. Он чуть поскуливает в знак протеста, и я прекрасно знаю, о чем он думает: это чересчур стремительно, напористо и быстро. Ему хочется целоваться и чувствовать поцелуи, хочется прикасаться руками. И я тоже хочу этого, но ничего не собираюсь менять. В момент, когда его штаны сползают к коленям, а прочая одежда по-прежнему остается на нем, я разворачиваю его и бесцеремонно вжимаю в подлокотник дивана.
Это происходит быстро. И грязно. Я прекрасно ощущаю, что просто использую его, и полностью уверен, что он чувствует себя так же. Именно так это и должно быть. Но тем не менее я не могу не бояться, что вскоре совершу очередную ошибку. Ошибки — это всё, что вообще может быть между нами.
На третий раз он выступает инициатором. И как бы я ни сопротивлялся, он это полностью контролирует.
Меня устраивала возможность оставить все так, как оно было, даже если бы после этого ситуация между нами и оставляла желать лучшего. Я потратил изрядную часть жизни на то, что просто «хотел» — и, как правило, не «получал» ничего за это, — так что неплохо справился бы с тем, чтоб сдержать любой неподобающий порыв. Но когда он вдруг пишет мне:
Джон ушел. -SH
Я просто не могу не улыбнуться. Говорю себе — это из-за того, что я развратил его, разрушил его, привязав к себе, заставив себя желать. И, возможно, кое-что из этого действительно правда. Но я определенно лгу самому себе, когда утверждаю, что говорю ему «да» только потому, что хочу переманить его со стороны ангелов.
Десять минут. -JM
По незамедлительному ответу, а еще потому, что я отменяю довольно перспективную встречу с клиентом ради этого, я понимаю, что вовлек самого себя в смертельную игру. И я не так уж уверен в том, что именно я выиграю. Посмотрим… это ведь больше не касается лично моей страсти. Это касается нас обоих. Взаимно. Игровое поле делает нас равными в том мире, где я всегда, сколько себя помнил, имел преимущество перед кем угодно другим.
Выходя из автомобиля напротив дома 221, я мысленно отмечаю, что впервые побываю в его квартире. Камеры, шпионы, двойные агенты… никто из них не удосужился сообщить, что этот человек живет в эпицентре маленького хаоса. Повсюду различные безделушки, листы бумаги, пришпиленные к корковой доске, наушники висят на прикрепленной к стене голове животного… и, опять же, как все остальное касательно него, это меня зачаровывает.
Но у меня слишком мало времени для осмотра и выводов. Посреди гостиной я стою всего пару секунд, прежде чем Шерлок робко появляется из своей спальни с видом… замешательства на лице. Как будто он пытается примириться с мыслью о том, что «я» и его «нормальная жизнь» смешались и объединились. Я задавался вопросом, выглядело ли это так странно в его глазах. Вероятнее всего, именно так, и это даже было правильным, но я не мог не ощутить укола сожаления — как сильно я мог бы полюбить его, если бы имел хотя бы маленький шанс существовать в его мире…
В его мире, а не нашем общем, состоящем из одних только нас и наших попыток отвлечь друг друга от чего-то важного и значительного. Мне даже вообразить трудно, как это могло бы быть, и до того, как эти мысли затянули меня слишком глубоко, я оказался над ним, собираясь стать таким же грубым и бесчувственным, как и прежде.
Но он останавливает меня, в этот раз собираясь действовать по-своему. Медленно, безумно горячо и страстно. Я не могу не попасть в ловушку внутри собственной головы, разрываясь между нескончаемыми перепутанными мыслями и этим моментом. Этим идеальным, ослепительно-ярким моментом, в который мне кажется, будто кто-то может заботиться обо мне.
Хотя бы единственный раз.
После того, как мы выматываем друг друга полностью, я чувствую себя слишком уставшим для того, чтобы подняться и уйти, хотя знаю, что именно так и должен сделать. Улегшись напротив него, я позволяю себе уснуть, и уже где-то посреди сна мне становится понятно, что это была вторая ошибка, которую я допустил. Первая заключалась в том, что я вообще начал такую опасную игру.
Я снова обещаю себе, что это было в последний раз.
Четвертый раз превращается в настоящую катастрофу.
Неделями после моего заключения его брат пытал меня и допрашивал в холодной, темной и сплошь облицованной металлом комнате. Я почти ничего ему не рассказывал, ведь мне было любопытно, сколько правды Снеговик уже знает.
Обо мне.
О Шерлоке.
О нас.
Оказывается, не так уж много. Тем не менее, он имел подозрения насчет того, что происходит. Очень серьезные подозрения. Он спросил меня об этом несколько раз своим собственным, особым способом. Моим ответом был беспристрастный взгляд в темноту, в то время как он снова и снова бил меня. Продолжать существовать меня заставляли только те три воспоминания. Каждая секунда, каждый его стон, каждый выдох удовольствия… Меня не было в этой камере, я находил покой в теле Шерлока.
Я старался не придавать этому слишком большого значения и оправдывал все тем, что у меня сложная ситуация, вынуждающая идти на крайние меры.
Незачем говорить о том, что он все рассказал Шерлоку, как только меня выпустили. Мой милый детектив тут же появился на пороге, и я воспринял это как некоторую форму заботы и беспокойства… что его любимая игрушка (а в настоящий момент я воспринимал себя именно так) может оказаться испорченной. Так он осматривает мои синяки и порезы, которые уже заживают, хотя, несмотря на это, я не чувствую себя лучше ни физически, ни тем более морально.
Но вне зависимости от моего состояния, он целует меня. Я ему это позволяю, и мне нестерпимо хочется попросить его быть нежнее. Но я так этого и не делаю: его губы скользят по телу, касаясь каждой из моих ран именно с той нежностью, которая мне сейчас необходима. Даже вес его тела кажется меньше, когда он на мне — настолько он заботится о моей нынешней хрупкости. Знаю — он обо мне заботится. Или, по крайней мере, я уже настолько глубоко увяз в своей привязанности, что не могу в это не верить. У меня было твердое намерение закончить эту встречу целомудренно, но его чувства послужили слишком веским аргументом против моих планов.
Поэтому мы продолжаем, и ощущение такое, словно он ломает меня где-то глубоко внутри. Ни его брат, ни другие королевские псы не причиняли мне такой боли и такого вреда, как это.
Вероятно, для него это по-прежнему только игра, несмотря даже на то, что я уже давно столкнул своего короля с доски. Я настолько сильно погружен в собственные мрачные мысли, что почти не замечаю, как посреди глубокой темной ночи говорю:
— Почему ты делаешь это, Шерлок?
Он слегка ухмыляется, когда проводит рукой по моим волосам:
— Разве нам будет весело, если я дам тебе все ответы?
Лицо у меня пылает. Я чувствую себя глупо и самую малость взволнованно. Ничего другого нельзя было и ожидать; это только игра, но одно я должен уяснить для самого себя, если еще не успел: я настолько привык получать легкие ответы, что успел забыть, с кем именно имею дело.
Я целую его грудь инстинктивно, а потом прячу лицо и позволяю его неповторимому запаху успокоить меня, оградить от реальности. Мое крушение оказалось намного хуже и куда как опаснее, чем я мог предположить в самом начале.
На пятый раз я сдаюсь.
В какую бы игру он ни играл, он победил, потому что я проиграл. Проиграл ему, проиграл все, что только мог, влюбился.
Я приглашаю его в мой дом — настоящий, если такое место вообще могло существовать, — в уютном уголке Сассекса. Место, где жила моя семья в то время, когда я убил Пауэрса. Не уверен, что он понимает, как много это значит для меня, но он уже очень близок к этому.
Мы касаемся друг друга. Целуемся. Сплетаем наши тела так плотно, что оба начинаем сомневаться в том, что мы все еще разные люди, а не нечто единое, целое. Я отдаюсь ему полностью, доверяю другому человеку так сильно, как никогда прежде не доверял за всю свою взрослую жизнь. Это не разочаровывает его, и он продолжает смотреть на меня с ни с чем не сравнимым обожанием в глазах. Как будто и не думает о миллионе других вещей в эту самую секунду. Как будто есть только это. Только я. И в какой-то момент мы наконец останавливаемся, чтобы отдышаться.
— Ты победил, Шерлок, — шепчу, уткнувшись лицом в мягкую подушку. — Сдаюсь. Я твой.
Мой сердечный ритм стремительно учащается. Самое неловкое молчание, которое когда-либо со мной случалось. Выражение его лица напряженное, словно он пытается обработать первую в жизни информацию, которую не сумел понять сходу. Словно он уверен, что я мог только что сказать что-то настолько… кощунственное.
Мне безумно хочется ударить его по лицу, когда он хмыкает. Он выиграл, но куда важнее то, что я — проиграл. И ему позволено насмехаться над этим, надо мной, даже если из-за этого я чувствую себя просто ужасно… ну, я был прав — как, впрочем, и всегда — и он всего лишь играл в игру. В глобальном, кармическом смысле это именно то, чего я и заслуживаю: всю жизнь я играл другими людьми, и казалось очень правильным то, что кто-то в конце концов сыграл мной.
— Слава богу, — он ухмыляется. Что?.. — А то я начал сомневаться, что когда-либо доберусь до тебя.
И он притягивает меня в крепкие объятия, ничего больше не объясняя. Это и не нужно — я понимаю без слов. Кажется, мое давнее первое опасение оказалось правдивым: он ко мне привязался. И тем не менее, он все еще играл в игру. Играл с огнем, с моим огнем. Хотел меня откровенно и по-настоящему.
Между нами всегда была настолько сильная связь, и одновременно такая противоречивая, что Шерлок прекрасно знал: поначалу я просто не смог бы принять его чувства. Знал, что я буду думать, будто это все игра, головоломка, такая особая уловка, чтобы поймать меня, когда я потеряю бдительность. И все это время то, что я воспринимал надуманным, наигранным и притянутым за уши, было правдой. Непоколебимый в своей преданности, он играл мной наилучшим способом: для моего собственного блага.
— Никто никогда не добирался до меня… — я шепчу это в память о нашей первой встрече. Но кто-то сумел, оказался достойным… Кто-то, кого я хотел и кому доверял. Какое прекрасное, отвратительное чувство!..
И это никогда не должно повториться. Я проиграл, и теперь мне пора закончить игру.
На следующий день я себя убиваю. Или так он думает.
Я наблюдаю за тем, как он следит за безутешным доктором, оплакивающим свою потерю. Шерлок знать не знает о том, что я делаю точно то же из окна черного седана, удобно припаркованного неподалеку от его могилы. Он огорчен, я это знаю, потому что вижу по отстраненному выражению лица и опущенным плечам. Но что-то не дает мне вмешаться.
Вздохнув, я закрываю глаза и откидываю голову назад, на подголовник, и остатки ссохшейся искусственной крови крошатся сзади на моих волосах. Это заставляет ощущать себя очень грязным, но я не смываю ее, поскольку это отличное напоминание о моей слабости. О удивительной неспособности удержать Шерлока подальше от моего сверхзащищенного сердца.
Но затем дверца автомобиля открывается, и кто-то проскальзывает внутрь. Нет… О нет. Нет, нет, нет. И, несмотря на мою внутреннюю постоянно повторяющуюся мантру, он все еще здесь. Я чувствую слабый запах кладбищенской земли и цветов.
— Полагаю, мне не следовало быть таким предсказуемым, — я издаю сухой смешок.
— Джим, — говорит он, и его голос звучит опасно низко, когда он сжимает мою челюсть пальцами, поворачивая голову и заставляя прямо на него посмотреть, — если хотел расстаться со мной, то так бы и сказал.
Я демонстративно хмурюсь:
— Мы не были вместе, значит, не могли расстаться, — лгу, глядя ему в глаза. Лгу я, вероятно, лишь немного, но между нами ничего и никогда не было официально. — И даже если бы я хотел расстаться с тобой, я бы сперва удостоверился, что ты мертв, а не пытался улизнуть, воспользовавшись странным, возмутительно нелепым планом.
Это было так смешно, но я все-таки оценил его изобретательность. Нет, единственное, чего я не мог сделать — сказать ему об этом.
— Ты отпустил бы меня в любом случае, — говорит он. Чертов дерзкий ублюдок. Вне зависимости от того, насколько он прав, он слишком… уверен в себе. Что произошло с тем таинственным, ужасающим Мориарти, который готов был прикончить его буквально за что угодно? Ну, выходит, даже на этот вопрос у него имелся ответ: — Ты любишь меня… неужели ты не понял?
Его голос звучит с насмешливым недоверием. И мне хочется ударить его. И так же хочется его поцеловать. Я не делаю ничего из этого, только морщусь от его тона:
— Умно, — ворчу и спрашиваю с застывшим в горле комом: — И что ты с этим будешь делать?
Я сижу, готовя себя к худшему, к тому, чего я хотел избежать, инсценировав собственную смерть.
Вместо слов он перебирается на мои колени и обвивает руками шею:
— Давай просто сбежим вместе. Все и так думают, будто мы оба мертвы.
Это не было ответом, которого я ждал, но мое настроение мгновенно поднимается, словно солнечный луч из глаз Шерлока коснулся моего сердца. Я очень остро чувствую, как это сердце бьется в груди, когда он наклоняется вперед для мягкого, чувственного поцелуя.
***
Когда это происходит в первый раз — мы живем в Норвегии, мы пара, и мы оба с трудом сдерживаем слезы.
— Знаешь, а ты ведь тоже любишь меня…
— Я никогда этого не отрицал.
| ПЯТЬ РАЗ ОНИ ТРАХАЮТСЯ, И ОДИН - ЗАНИМАЮТСЯ ЛЮБОВЬЮ В первый раз это происходит из любопытства. | Фендом: Sherlock BBC |
| Персонажи: Шерлок/Джим | |
| Рейтинг: R | |
| Жанры: Романтика, Ангст, Флафф, POV, Hurt/comfort, AU | |
| Размер: Мини |
Комментарий переводчика:
В оригинале текст называется "Never Again (At Least I Tried)", что в русском переводе звучало бы как "Никогда больше (по крайней мере я пытался)", однако мне это не очень понравилось.
Автор также приводит альтернативное название: "The Five Times Jim and Sherlock Fuck, and the One Time They Have Sex", которое понравилось мне больше, и потому я интерпретировал его перевод так, чтобы на русском звучало приятнее.
***
Жанры, предупреждения - авторские. Рейтинг поставил я.
Оригинал.
*
Важно: Я делаю художественный перевод. Не дословный. Делаю так, чтобы звучало красиво и читать было интересно. Любителям переводов "слово в слово" это может не понравиться, но что поделать)
В первый раз это происходит из любопытства. Или это то, в чем я пытаюсь себя убедить...
1
В первый раз это происходит из любопытства.
Или это то, в чем я пытаюсь себя убедить.
Вначале я даже не уверен насчет того, что делать с этой ухмылкой на его лице, несмотря на то, что я видел ее уже много раз. Однако когда она появляется у других, это вызывает отвращение. Отвратительно, что некоторые думают обо мне до уровня этой ухмылки, видя только тень того, кем я являюсь на самом деле. Независимо от обстоятельств, я против этих людей. Этих заурядных людишек с их заурядными ухмылками.
Как бы там ни было, а Шерлок умудрился подкупить меня. Вероятно, из-за того, что в нем чувствовалось желание, когда он указывал пистолетом на мое лицо. Казалось, будто мы оба разделяем одно и то же опасное и извращенное увлечение. Вот только это было чем-то большим.
— Никто никогда не добирался до меня, — тоже усмехаюсь, — и никто никогда не доберется.
И я выгляжу почти… обиженным, печальным во время этого заявления. Это оказалось неожиданным — должно быть, тело вновь предает меня.
— Я добрался, — напоминает Шерлок, обозначая свое положение; похоже что он разглядел мой момент слабости и собирается им воспользоваться.
Заявление звучит вполне утешающе. То есть, звучало бы, если бы его не произносил мой самый заклятый враг. И пока он так вызывающе стоит напротив, я раскрываю ему страшную тайну:
— Ты подошел ближе всех.
Он может не уловить настоящей сути, но это правда; он ближе кого-либо другого, кому я когда-то позволял подойти. Да и «позволял» тут — слишком сильное слово, ведь он сделал это без разрешения.
— Теперь ты стоишь у меня на пути.
Но мне это нравится. Я провел всю свою жизнь, выстраивая стены. Целые крепости. И я потратил почти столько же времени на то, чтобы убить все, что жило за их пределами. Все мои чувства, эмоции которые я ощущаю, я усиливаю стократно и швыряю в мир, а потому никто не воспринимает их всерьез. Они считают, что реальность — это театральная постановка, а постановка — это реальность. Все, кроме Шерлока.
Однако Шерлок подыгрывает мне. Даже превозносит перед миром, позволяя своему брату поверить в то, что я до мозга костей криминальный военачальник, о котором свидетельствует моя репутация. Но сам детектив уверен в другом. Потому когда я приглашаю его в свой автомобиль, чтобы вернуться в квартиру, он только усмехается. Мне хочется сбить эту самодовольную ухмылку с его лица, но я просто не могу не любить ее, ведь это та усмешка, которая свидетельствует, насколько он мне доверяет.
Ему не стоит этого делать, но он доверяет. Это похоже на то доверие, которое я испытываю к нему: будто мы никогда не сможем предать друг друга. Я дал ему кроссовки Карла Пауэрса, свидетельство моего вероломства, и он не проявил никаких сантиментов. Он совершает сомнительные или даже морально неправильные вещи лишь для того, чтобы играть в мою игру, а я позволяю всем считать, будто это из-за причуд его характера.
Но сам я уверен в другом. Он такой же темный, как и я, а может и еще хуже с философской точки зрения, ведь у него нет причин таким быть. В отличие от меня. Ему не платят — а мне да. Он вырос в роскоши. С родителями. А во время их отсутствия — с братом, который любил его и заботился о нем ничуть не меньше. У меня ничего подобного не было, но почему-то мы почувствовали себя родственными душами с самого начала.
Мы добираемся до моей квартиры. Не разговариваем — нам это просто не нужно. Чаще всего слова между нами лишние, и возникают только потому, что мы скрываем ответы внутри себя так глубоко, что сила нашей дедукции не в силах вытащить их на поверхность. Или ради кого-нибудь другого, если он имеет какое-нибудь значение. То, что между нами, нельзя назвать телепатией, но это так близко к ней, что вряд ли человечество получит что-нибудь большее.
Наши губы встречаются в темноте. Мы оставляем на полу след из одежды благодаря блуждающим по телам рукам, а сами едва ли не автоматически движемся к спальне.
Это невероятно. Это идеально. Это все, чем, как я полагал, секс должен быть, и даже гораздо большее. Поэты и подростки в унисон твердят, как великолепна физическая близость, но это было намного, намного лучше. Истинная встреча разумов, всепоглощающее удовольствие простирающееся так далеко, чтобы ударить по каждому аспекту нашего взаимного притяжения.
Это высшее наслаждение. И оно никогда не повторится.
2
Второй раз получается диким и унизительным.
Теперь он знал адрес и потому просто вошел в мою квартиру. Спустя примерно месяц после первого раза, безо всякого предупреждения, с таким выражением лица, словно чего-то ждал. Будь на его месте кто угодно другой, я выстрелил бы ему в ногу, чтобы наказать за это высокомерие. Бесцеремонный ублюдок, но… мне это нравится. Я не даю ни единого намека, но мне нестерпимо хочется улыбаться. В голове я прокручивал нашу последнюю встречу около тысячи раз, и это всё в тот же день — к сожалению, ведь я хотел смаковать это гораздо дольше. Беречь воспоминания, сохранить их для самых тревожных ночей, так чтобы даже мои собственные бесконтрольные эмоции не могли уничтожить их.
Но воспоминание не утратило ни капли своего блеска. Его призыв оставался необычайно свежим у меня в голове, ни разу не показался обыденным и приевшимся, лишенным искусных деталей. Мы не разговаривали об этом и никогда не стремились к повторению. В нём не было никакой необходимости — или это я так думал.
Когда я наконец возвращаюсь к настоящему моменту, он уже тянется за поцелуем, но я слишком отстранен от этого и опасаюсь, что он уже чересчур ко мне привязан. Нет, допустить такого я просто не могу.
В тот же момент я инстинктивно отталкиваю его (как физически, так и мысленно), а пальцы начинают неуклюже возиться с ремнем на его брюках. Он чуть поскуливает в знак протеста, и я прекрасно знаю, о чем он думает: это чересчур стремительно, напористо и быстро. Ему хочется целоваться и чувствовать поцелуи, хочется прикасаться руками. И я тоже хочу этого, но ничего не собираюсь менять. В момент, когда его штаны сползают к коленям, а прочая одежда по-прежнему остается на нем, я разворачиваю его и бесцеремонно вжимаю в подлокотник дивана.
Это происходит быстро. И грязно. Я прекрасно ощущаю, что просто использую его, и полностью уверен, что он чувствует себя так же. Именно так это и должно быть. Но тем не менее я не могу не бояться, что вскоре совершу очередную ошибку. Ошибки — это всё, что вообще может быть между нами.
3
На третий раз он выступает инициатором. И как бы я ни сопротивлялся, он это полностью контролирует.
Меня устраивала возможность оставить все так, как оно было, даже если бы после этого ситуация между нами и оставляла желать лучшего. Я потратил изрядную часть жизни на то, что просто «хотел» — и, как правило, не «получал» ничего за это, — так что неплохо справился бы с тем, чтоб сдержать любой неподобающий порыв. Но когда он вдруг пишет мне:
Джон ушел. -SH
Я просто не могу не улыбнуться. Говорю себе — это из-за того, что я развратил его, разрушил его, привязав к себе, заставив себя желать. И, возможно, кое-что из этого действительно правда. Но я определенно лгу самому себе, когда утверждаю, что говорю ему «да» только потому, что хочу переманить его со стороны ангелов.
Десять минут. -JM
По незамедлительному ответу, а еще потому, что я отменяю довольно перспективную встречу с клиентом ради этого, я понимаю, что вовлек самого себя в смертельную игру. И я не так уж уверен в том, что именно я выиграю. Посмотрим… это ведь больше не касается лично моей страсти. Это касается нас обоих. Взаимно. Игровое поле делает нас равными в том мире, где я всегда, сколько себя помнил, имел преимущество перед кем угодно другим.
Выходя из автомобиля напротив дома 221, я мысленно отмечаю, что впервые побываю в его квартире. Камеры, шпионы, двойные агенты… никто из них не удосужился сообщить, что этот человек живет в эпицентре маленького хаоса. Повсюду различные безделушки, листы бумаги, пришпиленные к корковой доске, наушники висят на прикрепленной к стене голове животного… и, опять же, как все остальное касательно него, это меня зачаровывает.
Но у меня слишком мало времени для осмотра и выводов. Посреди гостиной я стою всего пару секунд, прежде чем Шерлок робко появляется из своей спальни с видом… замешательства на лице. Как будто он пытается примириться с мыслью о том, что «я» и его «нормальная жизнь» смешались и объединились. Я задавался вопросом, выглядело ли это так странно в его глазах. Вероятнее всего, именно так, и это даже было правильным, но я не мог не ощутить укола сожаления — как сильно я мог бы полюбить его, если бы имел хотя бы маленький шанс существовать в его мире…
В его мире, а не нашем общем, состоящем из одних только нас и наших попыток отвлечь друг друга от чего-то важного и значительного. Мне даже вообразить трудно, как это могло бы быть, и до того, как эти мысли затянули меня слишком глубоко, я оказался над ним, собираясь стать таким же грубым и бесчувственным, как и прежде.
Но он останавливает меня, в этот раз собираясь действовать по-своему. Медленно, безумно горячо и страстно. Я не могу не попасть в ловушку внутри собственной головы, разрываясь между нескончаемыми перепутанными мыслями и этим моментом. Этим идеальным, ослепительно-ярким моментом, в который мне кажется, будто кто-то может заботиться обо мне.
Хотя бы единственный раз.
После того, как мы выматываем друг друга полностью, я чувствую себя слишком уставшим для того, чтобы подняться и уйти, хотя знаю, что именно так и должен сделать. Улегшись напротив него, я позволяю себе уснуть, и уже где-то посреди сна мне становится понятно, что это была вторая ошибка, которую я допустил. Первая заключалась в том, что я вообще начал такую опасную игру.
Я снова обещаю себе, что это было в последний раз.
4
Четвертый раз превращается в настоящую катастрофу.
Неделями после моего заключения его брат пытал меня и допрашивал в холодной, темной и сплошь облицованной металлом комнате. Я почти ничего ему не рассказывал, ведь мне было любопытно, сколько правды Снеговик уже знает.
Обо мне.
О Шерлоке.
О нас.
Оказывается, не так уж много. Тем не менее, он имел подозрения насчет того, что происходит. Очень серьезные подозрения. Он спросил меня об этом несколько раз своим собственным, особым способом. Моим ответом был беспристрастный взгляд в темноту, в то время как он снова и снова бил меня. Продолжать существовать меня заставляли только те три воспоминания. Каждая секунда, каждый его стон, каждый выдох удовольствия… Меня не было в этой камере, я находил покой в теле Шерлока.
Я старался не придавать этому слишком большого значения и оправдывал все тем, что у меня сложная ситуация, вынуждающая идти на крайние меры.
Незачем говорить о том, что он все рассказал Шерлоку, как только меня выпустили. Мой милый детектив тут же появился на пороге, и я воспринял это как некоторую форму заботы и беспокойства… что его любимая игрушка (а в настоящий момент я воспринимал себя именно так) может оказаться испорченной. Так он осматривает мои синяки и порезы, которые уже заживают, хотя, несмотря на это, я не чувствую себя лучше ни физически, ни тем более морально.
Но вне зависимости от моего состояния, он целует меня. Я ему это позволяю, и мне нестерпимо хочется попросить его быть нежнее. Но я так этого и не делаю: его губы скользят по телу, касаясь каждой из моих ран именно с той нежностью, которая мне сейчас необходима. Даже вес его тела кажется меньше, когда он на мне — настолько он заботится о моей нынешней хрупкости. Знаю — он обо мне заботится. Или, по крайней мере, я уже настолько глубоко увяз в своей привязанности, что не могу в это не верить. У меня было твердое намерение закончить эту встречу целомудренно, но его чувства послужили слишком веским аргументом против моих планов.
Поэтому мы продолжаем, и ощущение такое, словно он ломает меня где-то глубоко внутри. Ни его брат, ни другие королевские псы не причиняли мне такой боли и такого вреда, как это.
Вероятно, для него это по-прежнему только игра, несмотря даже на то, что я уже давно столкнул своего короля с доски. Я настолько сильно погружен в собственные мрачные мысли, что почти не замечаю, как посреди глубокой темной ночи говорю:
— Почему ты делаешь это, Шерлок?
Он слегка ухмыляется, когда проводит рукой по моим волосам:
— Разве нам будет весело, если я дам тебе все ответы?
Лицо у меня пылает. Я чувствую себя глупо и самую малость взволнованно. Ничего другого нельзя было и ожидать; это только игра, но одно я должен уяснить для самого себя, если еще не успел: я настолько привык получать легкие ответы, что успел забыть, с кем именно имею дело.
Я целую его грудь инстинктивно, а потом прячу лицо и позволяю его неповторимому запаху успокоить меня, оградить от реальности. Мое крушение оказалось намного хуже и куда как опаснее, чем я мог предположить в самом начале.
5
На пятый раз я сдаюсь.
В какую бы игру он ни играл, он победил, потому что я проиграл. Проиграл ему, проиграл все, что только мог, влюбился.
Я приглашаю его в мой дом — настоящий, если такое место вообще могло существовать, — в уютном уголке Сассекса. Место, где жила моя семья в то время, когда я убил Пауэрса. Не уверен, что он понимает, как много это значит для меня, но он уже очень близок к этому.
Мы касаемся друг друга. Целуемся. Сплетаем наши тела так плотно, что оба начинаем сомневаться в том, что мы все еще разные люди, а не нечто единое, целое. Я отдаюсь ему полностью, доверяю другому человеку так сильно, как никогда прежде не доверял за всю свою взрослую жизнь. Это не разочаровывает его, и он продолжает смотреть на меня с ни с чем не сравнимым обожанием в глазах. Как будто и не думает о миллионе других вещей в эту самую секунду. Как будто есть только это. Только я. И в какой-то момент мы наконец останавливаемся, чтобы отдышаться.
— Ты победил, Шерлок, — шепчу, уткнувшись лицом в мягкую подушку. — Сдаюсь. Я твой.
Мой сердечный ритм стремительно учащается. Самое неловкое молчание, которое когда-либо со мной случалось. Выражение его лица напряженное, словно он пытается обработать первую в жизни информацию, которую не сумел понять сходу. Словно он уверен, что я мог только что сказать что-то настолько… кощунственное.
Мне безумно хочется ударить его по лицу, когда он хмыкает. Он выиграл, но куда важнее то, что я — проиграл. И ему позволено насмехаться над этим, надо мной, даже если из-за этого я чувствую себя просто ужасно… ну, я был прав — как, впрочем, и всегда — и он всего лишь играл в игру. В глобальном, кармическом смысле это именно то, чего я и заслуживаю: всю жизнь я играл другими людьми, и казалось очень правильным то, что кто-то в конце концов сыграл мной.
— Слава богу, — он ухмыляется. Что?.. — А то я начал сомневаться, что когда-либо доберусь до тебя.
И он притягивает меня в крепкие объятия, ничего больше не объясняя. Это и не нужно — я понимаю без слов. Кажется, мое давнее первое опасение оказалось правдивым: он ко мне привязался. И тем не менее, он все еще играл в игру. Играл с огнем, с моим огнем. Хотел меня откровенно и по-настоящему.
Между нами всегда была настолько сильная связь, и одновременно такая противоречивая, что Шерлок прекрасно знал: поначалу я просто не смог бы принять его чувства. Знал, что я буду думать, будто это все игра, головоломка, такая особая уловка, чтобы поймать меня, когда я потеряю бдительность. И все это время то, что я воспринимал надуманным, наигранным и притянутым за уши, было правдой. Непоколебимый в своей преданности, он играл мной наилучшим способом: для моего собственного блага.
— Никто никогда не добирался до меня… — я шепчу это в память о нашей первой встрече. Но кто-то сумел, оказался достойным… Кто-то, кого я хотел и кому доверял. Какое прекрасное, отвратительное чувство!..
И это никогда не должно повториться. Я проиграл, и теперь мне пора закончить игру.
+1
На следующий день я себя убиваю. Или так он думает.
Я наблюдаю за тем, как он следит за безутешным доктором, оплакивающим свою потерю. Шерлок знать не знает о том, что я делаю точно то же из окна черного седана, удобно припаркованного неподалеку от его могилы. Он огорчен, я это знаю, потому что вижу по отстраненному выражению лица и опущенным плечам. Но что-то не дает мне вмешаться.
Вздохнув, я закрываю глаза и откидываю голову назад, на подголовник, и остатки ссохшейся искусственной крови крошатся сзади на моих волосах. Это заставляет ощущать себя очень грязным, но я не смываю ее, поскольку это отличное напоминание о моей слабости. О удивительной неспособности удержать Шерлока подальше от моего сверхзащищенного сердца.
Но затем дверца автомобиля открывается, и кто-то проскальзывает внутрь. Нет… О нет. Нет, нет, нет. И, несмотря на мою внутреннюю постоянно повторяющуюся мантру, он все еще здесь. Я чувствую слабый запах кладбищенской земли и цветов.
— Полагаю, мне не следовало быть таким предсказуемым, — я издаю сухой смешок.
— Джим, — говорит он, и его голос звучит опасно низко, когда он сжимает мою челюсть пальцами, поворачивая голову и заставляя прямо на него посмотреть, — если хотел расстаться со мной, то так бы и сказал.
Я демонстративно хмурюсь:
— Мы не были вместе, значит, не могли расстаться, — лгу, глядя ему в глаза. Лгу я, вероятно, лишь немного, но между нами ничего и никогда не было официально. — И даже если бы я хотел расстаться с тобой, я бы сперва удостоверился, что ты мертв, а не пытался улизнуть, воспользовавшись странным, возмутительно нелепым планом.
Это было так смешно, но я все-таки оценил его изобретательность. Нет, единственное, чего я не мог сделать — сказать ему об этом.
— Ты отпустил бы меня в любом случае, — говорит он. Чертов дерзкий ублюдок. Вне зависимости от того, насколько он прав, он слишком… уверен в себе. Что произошло с тем таинственным, ужасающим Мориарти, который готов был прикончить его буквально за что угодно? Ну, выходит, даже на этот вопрос у него имелся ответ: — Ты любишь меня… неужели ты не понял?
Его голос звучит с насмешливым недоверием. И мне хочется ударить его. И так же хочется его поцеловать. Я не делаю ничего из этого, только морщусь от его тона:
— Умно, — ворчу и спрашиваю с застывшим в горле комом: — И что ты с этим будешь делать?
Я сижу, готовя себя к худшему, к тому, чего я хотел избежать, инсценировав собственную смерть.
Вместо слов он перебирается на мои колени и обвивает руками шею:
— Давай просто сбежим вместе. Все и так думают, будто мы оба мертвы.
Это не было ответом, которого я ждал, но мое настроение мгновенно поднимается, словно солнечный луч из глаз Шерлока коснулся моего сердца. Я очень остро чувствую, как это сердце бьется в груди, когда он наклоняется вперед для мягкого, чувственного поцелуя.
***
Когда это происходит в первый раз — мы живем в Норвегии, мы пара, и мы оба с трудом сдерживаем слезы.
— Знаешь, а ты ведь тоже любишь меня…
— Я никогда этого не отрицал.
@темы: Перевод, Оглавление, Мини, Фендом: Шерлок ВВС